ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ РУССКОМУ ИЗДАНИЮ
    (Помещено во 2-м и 3-м немецких изданиях.)

    Как только появилось в 1885 году немецкое издание Э.ф. Гартмана о спиритизме - эта первая глубоко обдуманная философская критика его фактов и учения, в смысле антиспиритическом, разумеется, - я тотчас же признал необходимым издать его и на русском языке, ибо фактам спиритизма бояться нечего, их ничто не сокрушит, а если его гипотеза, в тесном смысле слова, не может постоять за себя, дать надлежащий отпор, то, значит, -это не истинная гипотеза и не следует ею увлекаться. В 1887 году русское издание появилось, и вместе с тем я как бы нравственно связал себя обязательством напечатать по-русски и тот ответ мой Гартману, который я немедленно по выходе его книжки начал печатать в «Psychische Studien» и который в 1890 году вышел особым изданием под заглавием «Анимизм и Спиритизм». Закончив немецкое дело, я принялся за русское; крайне утомительно было это повторение самого себя, особенно при рухнувшем здоровье, при неободрительных условиях всякого рода! Но вот наконец трехлетний труд налицо. Это не что иное, как мною самим продиктованный перевод того же французского текста моего, по которому было сделано немецкое издание; английские цитаты, разумеется, переведены мною прямо с подлинников. В русском издании погрешности немецкого исправлены, и, кроме того, оно пополнено некоторыми интересными фактами; с ним будет согласовано и французское издание, предпринятое теперь (не мною) в Париже.
    Прежде всего я должен сказать, чем кончилась наша полемика.
    По выходе моего ответа Гартман не оставил его без внимания и тотчас же выступил с возражением в новой столь же пространной брошюре под заглавием «Гипотеза духов спиритизма и фантомы» (Берлин, 1891), которая посвящена исключительно опровержению моего труда.
    Продолжать полемику я не счел полезным, да к тому же это сделалось для меня - вследствие попортившегося зрения и общего нездоровья - невозможным. Вместо меня ответил Дюпрель в «Psychische Studien» того же года.
    Здесь скажу только в двух словах, что Гартман в опровержении своем не удержал своей прежней позиции, а именно:
    1) В первой брошюре он принял в основу критики своей медиумические факты в том виде, как о них в спиритизме повествуется; во второй брошюре он перешел к обычному приему: когда я указал ему на факты, которых он не знал, которые отвечали его требованиям, тогда сами факты стали негодными, невероятными, не достаточно удостоверенными и пр. Вся суть подобных фактов в деталях, и, когда они были для него неудобны, он просто обходил или подделывал их под свою критику - «бессознательно», разумеется! Несколько случаев указано Дюпрелем.
    2) Точно так же во второй брошюре своей Гартман отступился и от прежних своих методологических принципов, как это и следовало предвидеть, ибо другого выхода не было. Прежде его главные факторы для объяснения -передача мыслей и ясновидение - были обставлены известными условиями и границами; теперь же эти самые факторы не знают ни условий, ни границ: телепатическое взаимодействие происходит даже между лицами, друг другу совершенно незнакомыми, и на всяком расстоянии; поэтому если медиумически сообщается факт, который неизвестен ни медиуму, ни присутствующим на сеансе лицам, но известен хоть кому-либо живущему на земле, то в этом живущем, где бы и кто бы он ни был, и надо искать источника сообщения; а если такого живущего не находится, то безусловным источником знания является ясновидение (с. 39, 41, 60, 62, 64) и т.д. При таких гипотезах всякое оспаривание становится невозможным. Это все равно что заявить: «Я согласен принять всякие гипотезы, хотя бы самые метафизические, но спиритической не хочу».
    В своем антиспиритическом предубеждении Гартман договорился теперь до разных курьезов; не могу отказать себе в удовольствии привести хоть один из таковых:
    «Известно, что никто не имеет ясного представления о своем собственном образе, и, во всяком случае, менее ясное и определенное, чем любое третье лицо. Поэтому участникам сеанса должно быть легче воскресить образ отшедшего, чем ему самому. Если кто при жизни своей имел наружность несимметрическую, напр., у кого правое плечо было выше левого, или недоставало одного глаза, или пробор был всегда на одной и той же стороне, то эта асимметрия должна проявиться и у призрака, если медиум почерпнул его образ у третьего лица, и навыворот, если он этот образ воспринял от духа усопшего. Ибо усопший при жизни знал свою наружность, и в особенности свое лицо, только по отражению в зеркале, а потому может воспроизвести только тот образ свой, о котором помнит по отражению его в зеркале. О таком навыворот изображении правого и левого у призраков отшедших я еще никогда ничего не читал, и этого одного мне достаточно, чтобы считать гипотезу духов опровергнутою» (с. 56).
    Что тут завзятое предубеждение играет действительно не последнюю роль, этому я получил неожиданное доказательство из собственных рук Гартмана. В прошлом году, совершенно случайно, попалось мне в руки давным-давно забытое письмо его ко мне, писанное им в 1875 году. После происшедшей между нами полемики оно представляет теперь особенный интерес, и потому я приведу здесь его существенную часть.

    «Берлин, 14 апреля 1875 года.
    М. г.! Вы совершенно правы, говоря, что философ моего направления должен живо интересоваться той проблемой, которую вы так усердно преследуете. Я могу только сожалеть, что состояние моего здоровья мне не позволяет собственными глазами (durch Autopsie) произвести те личные наблюдения, без которых для суждения недостает прочной основы. Фактам, о которых здесь идет речь, потому нельзя верить на слово, что они исключительного свойства и не могут, подобно физическим опытам, быть повторяемы каждым по желанию. Вместе с тем им все еще недостает (даже в опытах Крукса) рационального применения положительного экспериментального метода, который главным образом должен опираться на индуктивный метод различия (по Миллю). Производить подобные исследования с подходящими медиумами в соответствующей лаборатории было бы для меня делом весьма соблазнительным, если б только мое здоровье мне это позволяло. В настоящем же положении мне ничего другого не остается, как воздержаться от суждения, покуда другие не дойдут до чего-либо определенного относительно направления, напряжения, изменения силы, о которой идет речь, смотря по удалению, направлению, изолированию ее и т.д. Только после точного установления этих основных вопросов, сделалось бы возможным рассуждать о причинах более сложных явлений. Что я так называемых «духов отшедших» из числа этих гипотетических причин считаю, во всяком случае, исключен - об этом едва ли мне нужно распространяться». Примите и пр.

Эдуард ф. Гартман.»

    И вот десять лет спустя, хотя «точного установления этих основных вопросов» и не последовало, хотя такового даже никем и предпринято не было, но Гартман, по прежнему ничего в этой области не видавший, от прежнего благоразумного решения своего отступился от «суждения не воздержался» - как о том свидетельствует его книжка «Спиритизм»; только от предубеждения своего относительно «гипотетических причин» он не отступился; напротив, становится ясным, что в этом и надо искать тот побуждающий мотив, который заставил его взяться за перо - ополчиться против спиритизма. Ибо для него, как «одного из представителей очищенного учения о нравственности», вера в бессмертие есть не что иное, как выражение «трансценденального эгоизма» и «грубого средневекового суеверия», которое берет верх над их стараниями на веки похоронить его. Понятно поэтому, что с этой точки зрения, и именно только с этой, спиритизм в глазах Гартмана «грозит сделаться общественным бедствием» (см. его брошюру, с. 18-19).
    И «бедствие» это, несмотря на все старания просветителей, все продолжает разрастаться. Вопрос о психизме теперь, действительно, стал на очередь: за двадцать лет, истекшие со времени первой здесь изданной мною книжки по этой части - «Спиритизм и наука», - как велики его успехи, несмотря на все преграды! Утешительно, покидая поле борьбы, видеть, что труд не пропал даром, не был потрачен на возделывание бесплодной зыбучей почвы! Основалось Лондонское Общество психических исследований, которое перекинулось и в Америку; даже в этом году, в Чикаго, будет заседать международный психический конгресс; во Франции возникли «Les Annales des sciences psychiques» под ближайшим заведованием проф. Рише; в Германии прогремел, как метеор, мощный голос Цольнера; его подхватили Гелленбах и Дюпрель, и дело настолько двинулось вперед, что теперь, по полновесному свидетельству Вундта, «склонность к оккультизму, являясь выдающейся составной частью духовных течений наших дней, захватила, по понятным причинам, даже и некоторых философов и психологов»... «немецкие философские журналы не хотят уже более уклоняться от примера, данного им такими образцовыми заграничными органами как «Revue Philosophique» и др., и постепенно с гипнотизмом вводят в моду и спиритизм»¹.
    Встрепенулась недавно Италия, и у нас даже возникло свое Общество Экспериментальной Психологии.
    И ничто не остановит «торжествующего шествия дракона позора и бессмыслицы», как я писал тому назад семнадцать лет², потому что нельзя остановить того, что коренится в природе вещей; сверхчувственное, такая же часть природы, как и весь чувственный мир; только подхода к нему не находили до сего времени, недоставало экспериментального метода, но теперь метод этот найден - в гипнотизме, с одной стороны, в медиумизме - с другой.
    Вот мне пожелалось проверить еще раз свои впечатления по части физических медиумических явлений; я отправился в Италию, где есть заведомо хороший медиум; устроил кружок, в котором приняли участие люди, уже видевшие кое-что по этой части, и другие, никогда ничего не видевшие. И в результате получился наш миланский отчет, который теперь на шести языках обходит мир - это будет моя лепта предстоящему международному психическому конгрессу.
    По мнению того же г. Вундта, «все это чепуха». Но как же так, в чем же «чепуха»? Вот мы видели в Милане при полном свете, как стул приблизился к нашему столу сам собою на несколько футов; поставили его на место, и опять он приблизился (см. помянутый отчет). В чем же тут «чепуха»? В том ли, что мы видели и знаем то, чего не видал, не знает Вундт? Факт это движение стула или нет, вот в чем вопрос. Надо его объяснить или нет?
    Если даже это и факт, отвечает нам Вундт, то во всяком случае - маленький факт, «из маленького мира, - мира пугал и стучащих духов, ведьм и магнетических медиумов, в котором все, что ни совершается в том большом, величественном мире (Коперника, Галилея и т.д.), поставлено вверх дном! Все до того неизменные законы становятся негодными ради крайне заурядных, большей частью истеричных особ» (с. 9).
    «Ин-те-ресно!» - припоминается мне обычный возглас Д.И. Менделеева времен нашей пресловутой университетской комиссии, когда, бывало, ему рассказывали про какую-нибудь медиумическую диковину. Очень интересно! Значит, есть в природе маленький мир и великий, маленькие явления и великие, и эти маленькие могут ниспровергнуть все законы великих явлений! Какое ненаучное, избитое возражение приходится слышать от такого выдающегося ученого, как Вундт! Ну, стоял бы на том, что «все это чепуха», - и был бы прав, по своему; а то «допустим - говорит - что пришлось бы признать магическое действие на расстоянии»... и «все приходит в колебание- и тяготение, и действие света, и законы нашей психофизической организации»... Кто же впал теперь в несомненную «чепуху»?
    Такие выходки для нас теперь только смешны - тем смешнее, чем выше олимпийские высоты, с которых они раздаются.
    Другой известный ученый (Elliot Coues) ответил умнее. «Если перед вами факт, - говорит он, - где какая-нибудь частица материи, хотя бы не более булавочной головки, приводится в движение каким-нибудь способом, указывающим на то, что тут сила не послушная силе тяготения, то вы перешли Рубикон между материей и духом, между тем, что подвластно тяготению, и тем, что подвластно жизни».
    Перед нами два «маленьких», «глупеньких»³ факта: желудь, упавший с дерева на землю перед носом Ньютона, и двести лет спустя тот же желудь, поднимающийся ныне на воздух на медиумическом сеансе...
    Первый желудь дождался своего Ньютона, - дождется и второй...
    Мы знаем теперь, что мизонеизм (гонение новизны) есть болезнь, данная в удел человечеству. С незапамятных времен оно страдает от нее; всегда были и будут одержимые этим недугом, тормозящим ход прогресса человеческого знания...
    Живи Вундт триста лет тому назад, с каким глубоким убеждением в правоте своей он приговорил бы Евзапию Паладино к сожжению на костре, как несомненную «ведьму», совращающую людей с правого пути, помрачающую их здравый рассудок! Ныне «ведьм» не жгут, но жгут книги. Еще не очень давно, в 1861 году, в Барселоне, по приказанию папы, было учинено auto dafe (аутодафе) - всенародно, на лобном месте, было сожжено на костре триста томов спиритических книг! Как охотно, украдкой, подложили бы хворостинку и многие из наших теперешних научных «просветителей»!
    Живи Вундт двести лет тому назад, когда итальянские паучники не хотели и смотреть в галилеевский телескоп, то в числе их, вместе со своим соотечественником Мартыном Корки, был бы и Вундт; запрещал бы смотреть и другим...
    Живи Вундт сто лет тому назад, когда научный мир хохотал над «лягушачьим танцмейстером», то и Вундт хохотал бы вместе с другими, отвечая самодовольно, как отвечает и теперь: «Я не верю в чертовщину и не экспериментирую над ней»!⁴
    Но Гальвани утешал себя, говоря: «Тем не менее я знаю, что открыл одну из величайших сил природы».
    Таким словом можем утешиться и мы.

А. Аксаков
С. -Петербург. 14 февраля 1893 года.

¹ Вундт. «Гипнотизм и внушение». Рус. Изд., 1893, с. 81, 87.
² «Медиумизм и философия» - «Русский Вестник», 1876, с. 443.
³ «Absurde», по выражению Рише, о поднятии стола. «Annales», - «Неразумный мир истеричных медиумов», по выражению Вундта, с. 9.
⁴ Вот подлинные слова Вундта: «Кто верит в чертовщину - экспериментирует над ней, а кто в нее не верит, обыкновенно и не делает никаких опытов» («Гипнотизм и внушение», с. 8). Как же не смеяться над этой грубо невежественной выходкой! Начиная с Гера и Крукса и кончая Ломброзо и Скьяпарелли, разве эти именитые ученые верили в чертовщину, иначе спиритизм, когда приступали к наблюдению его явлений? Они были совершенными скептиками, а Ломброзо еще недавно печатно обзывал нас дураками. Но разница между ними и Вундтом та, что последний и смотреть не хочет в телескоп, а первые посмотреть не отказывались и, посмотревши, увидали в нем мир не только не «маленький», но даже очень великий, даже больше галилеевского и, разумеется, закономерный! Потребуются новые века, новые усилия от науки и человечества, чтоб справиться с его задачами, чтоб изучить его законы!