II. Самоличность отшедшего, доказанная сообщениями, отличающимися складом речи или особенными выражениями, ему свойственными, полученными в отсутствие лиц, его знавших.
    Эта рубрика служит дополнением к предшествовавшей рубрике, случаи которой хотя и драгоценны, но очень редки и, кроме того, трудно уловимы, не оставляя объективных пребывающих доказательств - если только речь на незнакомом медиуму языке не была тут же стенографирована. Большинство сообщений получается, конечно, на языке родном или, по крайней мере, знакомом медиуму; но это, однако, не мешает тому, что иногда они представляют особенности настолько резкие, что невозможно не признать в них отпечатка личности. В рубрике IV главы III я привел выдающийся случай этого рода: роман Диккенса, не доконченный им при жизни, был закончен им по смерти рукою молодого, литературно не образованного медиума; весь роман теперь напечатан, и всякий может сам судить, насколько конец достоин начала. Не только драма романа продолжается и закончена мастерской рукой - так что самый тонкий критик не мог бы сказать, где кончается подлинник и где начинается его медиумическое продолжение, - но, кроме того, много особенностей в слоге и правописании свидетельствуют о личности автора.
    Вот случай совершенно частного характера, полученный мною из первых рук. Он был передан мне моей хорошей знакомой В.Н. П-вой, которую я уже неоднократно . здесь называл. Она находилась однажды вечером у княгини С.Г. Шаховской (мачехи моего товарища по лицею, кн. Александра Шаховского). Это было в Петербурге в 1874 году. Г-жа П-ва несколько медиумична, и княгиня от времени до времени имела с ней маленькие сеансы посредством планшетки. Один ее знакомый, С.Н. Фустов (которого я тоже знаю), случайно зашел к княгине в этот вечер. Он заведовал делами грузинского князя Георгия III, с которым ни княгиня, ни г-жа П-ва не были знакомы. Зная, что эти дамы занимаются спиритизмом, ему пришло в голову спросить их, не могут ли они доставить ему случай войти в сношение с покойным отцом князя Георгия, имея предложить ему очень важный вопрос, В. П-ва взялась за планшетку, и когда отец князя назвался, то г. Ф. спросил его, что сталось с большой суммой денег, которую не нашли после его кончины? Ответ был: «Что с возу упало, то пропало, но я этому рад; Георгию вредно иметь так много казны». Это последнее выражение очень удивило всех присутствующих, которые никогда не слыхали, чтобы оно употреблялось в этом смысле; но когда г. Ф. рассказал об этом ответе кн. Георгию, тот сказал, что слово «казна» для него неудивительно, что покойный отец его, человек старинного века и большой оригинал, никогда иначе не называл деньги; говорил, напр.: «Подайте мне шкатулку с казною». Здесь следует прибавить, что не только медиум, но и никто из присутствующих, не исключая и г-на Фустова, никогда не видали покойного, проживавшего и скончавшегося в Грузии. Был еще предложен один вопрос, касавшийся домашних дел кн. Георгия, и получен на него ответ, вполне удовлетворительный, впоследствии оправдавшийся обстоятельствами; но так как эти подробности не относятся до настоящей рубрики, то я и считаю лишним здесь об этом распространяться. Что касается первого факта, то г. Фустов был так любезен, что подтвердил мне письменный рассказ г-жи П-вой своей подписью.
    Иногда случается, что достаточно одного слова, чтобы установить факт самоличности для того, кто один может понять значение этого слова. Вот такой случай, столь же простой, сколь и убедительный, происшедший в отсутствие того лица, до которого относилось данное доказательство. Почтенный литератор С. Голль (S.C. Hall) рассказывает следующее: «Однажды я получил через медиума Юма сообщение от имени дочери Роберта Чэмберса, относившееся до их семейного дела, очень интимного. Когда она меня попросила передать его моему высокоуважаемому другу, я отказался от этого, если только не получу какого-нибудь несомненного доказательства, которое могло бы убедить меня, что сообщение действительно исходило от духа его дочери. Ответ был: «Скажите ему: папа, любовь моя» («pa love»). Я спросил Чэмбер-са, понимает ли он, что это значит? Он ответил, что это были последние слова, выговоренные его умиравшей дочерью в то время, как он приподнимал ее голову на подушку. Тогда я счел себя вправе передать ему поверенное мне сообщение» («Light», 1883, р. 437). По счастливой случайности этот факт подтверждается совершенно независимо свидетельством другого лица, также присутствовавшего на этом сеансе, а именно Гомфрейса, в его статье: «Experiments in spiritualism», напечатанной в том же томе «Light», p. 563.
    Я не могу не упомянуть здесь, хотя бы только в виде ссылки, о сообщении, полученном судьею Эдмондсом от имени мальчика, продавца газет, через уста дочери своей, находившейся в трансе, и составляющем содержание его «Spiritual tracts» № 3. Оно было стенографировано самим Эдмондсом, и надо его прочесть, чтобы увидать, насколько оно непередаваемо характеризует уличного бесшабашного нью-йоркского мальчугана.