Самоличность отшедшего, доказанная сообщением от него, исполненным разных подробностей

IV. Самоличность отшедшего, доказанная сообщением от него, исполненным разных подробностей, до его жизни касающихся, и полученным в отсутствие лиц, знавших его.
    В главе III, рубрика IX я представил несколько случаев, отвечающих этому условию и вполне удовлетворительных.
    Таков случай устного сообщения старика Чамберлена кружку из двенадцати лиц, которым он был совершенно неизвестен, и немедленно вслед за тем проявившегося опять, чтоб сообщить еще несколько подробностей о своей личности, - так как кружок жалел, что не спросил о них при первом сообщении для полного доказательства самоличности. И по справке все сказанное оказалось верным.
    Таков и случай Авраама Флорентина, умершего в Америке и проявившегося в Англии стуками, в кружке, который не имел никакого понятия о его существовании, и давшего на все о нем расспросы биографические подробности, оказавшиеся, по справке в Америке, верными.
    Я указал в этой главе на специальный источник, где подобные сообщения находятся сотнями, из которых можно было бы сделать предмет особого исследования, проверяя их на месте самым строгим и тщательным образом. Я говорю об «отделе сообщений», печатаемых еженедельно в журнале «Banner of Light». Документы, имеющие изобличить шарлатанство или установить правду, находятся налицо, напечатаны, в руках всякого, кто дал бы себе труд предпринять это исследование. Было бы весьма интересно, взявши подряд сотню сообщений, установить процент ложных, верных и сомнительных. Среди этих сообщений находятся такие, в которых намекается на совершенно частные семейные дела. Так, напр., в № от 15 марта 1884 года я нахожу сообщение от имени Монроэ Мерилла, в котором он намекает на бывшее с ним «на дальнем западе». В № от 5 апреля брат покойного, Геман Мерилл, удостоверяя подлинность сообщений, пишет: «Я очень хорошо понимаю, на что он намекает, говоря о «дальнем западе»; это обстоятельство, которое было известно только ему, нашему брату - д-ру Мериллу, в Сандуски (где Монроэ умер), и мне».
    Другой пример. В № от 9 февраля 1889 года я нахожу сообщение от Эммы Ромэдж из Сакраменто, в Калифорнии, в котором она упоминает о видении подруги своей Женни, о котором эта последняя говорила на смертном одре своем. В № от 30 марта 1889 года г. Эбен Оуэн из Сакраменто, пишет, что он показывал это сообщение сестре Эммы Ромэдж и та подтвердила факт этого видения, о котором Эмма говорила ей перед смертью.
    Я мог бы, помимо этого источника, указать на многие другие случаи этого рода, по и приведенные мною очень хороши. Ограничусь, для завершения этой рубрики, приведением случая, к которому мы можем отнестись с полным доверием, ибо он взят из личного опыта Р. Дэль-Оуэна. Он рассказан им со всеми необходимыми подробностями в его сочинении «Debatable land», под заглавием: «Доказательство самоличности, полученное чрез незнакомое лицо из-за 500 миль». Невозможно изложить этот случай вкратце, и потому привожу его буквально, по русскому изданию этой книги «Спорная область», с. 176-179, а для полноты привожу и предшествующие страницы, имеющие к нему прямое отношение.
    «Более сорока лет тому назад умерла одна молодая дама-англичанка, которую я коротко знал. Она пользовалась в жизни всеми дорогими преимуществами, какие дает совершеннейшее воспитание, доступное для женщины в культурной стране; говорила свободно по-французски и по-итальянски, путешествовала много по Европе, где сходилась с разными выдающимися людьми своего времени. Природою она одарена была так же щедро, как и судьбою: была так же мила, как и образована, способна глубоко чувствовать, очень проста, богата внутреннею жизнью, как натура топкая, по преимуществу духовная. Буду называть ее Виолетой¹.
    Когда, через двадцать пять лет после ее смерти, я предпринял свои первые изыскания по спиритуализму, мне пришло на мысль, что если только лицам, когда-либо принимавшим в нас участие во время земной своей жизни, дозволяется продолжать общение с нами и по переходе в другой мир, то дух Виолеты скорее всякого другого мог бы мне объявиться. Но я никогда не позволял себе вызывать того или другого духа, находя более благоразумным выжидать его добровольного проявления. Между тем месяц проходил за месяцем, и я не получал пи малейшего знака или намека от имени Виолеты; наконец я перестал уже и ждать, и вообще предполагать возможность чего-нибудь подобного.
    После того читатель поймет мое изумление и смущение, когда на одном из сеансов, 13 октября 1856 года, в Неаполе (при участии г-жи Оуэн и еще одной дамы, непрофессионального медиума), произошло следующее:
    Вдруг сложилось имя Виолеты. Несколько оправившись от удивления, я спросил мысленно, с какою целью объявляется это столь памятное мне имя.
    Ответ: Дала об....
    На этом сложение букв остановилось. Повторенные приглашения продолжить сообщение не привели ни к чему: мы не могли получить далее ни одной буквы. Наконец мне пришло на мысль спросить: «Верны ли полученные буквы о, 6?
    Ответ: Нет.
    Вопрос: Верно ли слово «дала» (gave)?
    Ответ: Да.
    Тогда я сказал: «Прошу сложить слово, следующее за «дала», опять сначала». И вслед за тем, буква за буквой, из которых некоторые переправлялись, сложилась фраза:
    «Дала письменное обещание помнить вас даже и по смерти».
    Надо быть самому в моем положении, чтобы понять чувство, овладевавшее мною по мере того, как складывались эти слова. Если какое-нибудь из воспоминаний молодости выдавалось у меня особенно, стояло в моих глазах выше всех других, - это была память о письме, написанном мне Виолетой ввиду смерти, - письме, содержавшем дословно то самое обещание, которое теперь спустя полжизни звучало мне опять из-за гроба. Такого значения, как для меня, доказательство это не может иметь для других. Письмо у меня еще цело; но знал о нем только я один; никто, кроме меня, никогда его не видел. Мог ли я ожидать, когда читал это письмо в первый раз, что спустя четверть века в далекой, чужой стране писавшая его будет в состоянии сказать мне, что она сдержала свое слово?
    Через несколько дней после того, именно на сеансе 18 октября, когда объявился тот же дух, я предлагал ему опять разные мысленные вопросы, и ответы его были также удовлетворительны и точны. Между тем вопросы мои касались подробностей личной жизни, которые могли быть известны только мне. Не сделано было ни одной ошибки; мало того, в этих ответах встречались еще новые указания на такие обстоятельства, о которых, по крайнему моему убеждению и разумению, ни одна живая душа, кроме меня, не могла тогда знать.
    Полученные результаты нельзя приписать никаким образом тому, что разумеют под термином «напряженное выжидание», - предполагаемой причины подобных явлений. Мы в то время добивались различных физических проявлений, про которые слышали от других наблюдателей, - напр., движения предметов без прикосновения к ним, непосредственного письма, появления рук и т.п. Происшедшее было совершенно неожиданно - даже для меня, лица ближе всех заинтересованного, не говоря о других присутствовавших. Когда давно заснувшие представления вдруг пробудились во мне в связи со знакомым именем, то это произошло отнюдь не в ответ на какую-нибудь наличную мою мысль, надежду или желание, если только сознание наше - достаточная порука в наличности мысли или чувства. Еще менее оснований предполагать подобное влияние со стороны других присутствовавших. Они не знали о письме ничего, даже о его существовании. Они не знали ничего о моем вопросе, потому что он предложен был мысленно. Возможность постороннего земного влияния ограничивалась тут одним мною.
    Но вот еще доказательство, что в этом случае действовали вовсе не мои ожидания. Когда при первой попытке получить ответ будущая неизвестная мне фраза определилась уже буквами «дала об...», у меня мелькнула догадка, что из начатого слова, может быть, выйдет «обещание»; и я подумал, не будет ли это относиться к тому торжественному уверению, которое дала мне Виолета много лет тому назад. Но что же случилось? Буквы о, б объявлены были неверными; и я хорошо помню, с каким смущением и разочарованием я стирал их. Но каково же было мое удивление, когда оказалось, что исправление требовалось так настоятельно только затем, чтобы дать место более полному неопределенному выражению! - да, настолько определенному, что если бы документ, о котором идет речь, мог быть предъявлен весь как есть, то он не мог бы быть означен точнее. При таких обстоятельствах просто немыслимо, чтобы мой ум, или какое-нибудь мое побуждение могли играть роль в полученном результате.
    Но это было только вступление к целому ряду проявлений, которые на протяжении многих лет постоянно удостоверяли меня в продолжающемся бытии и в самоличности моего духовного друга. Доказательства эти я получил, главным образом, уже по возвращении (в 1859 году) из Неаполя в Соединенные Штаты.
    Пять или шесть недель спустя по выходе в свет моей книги «На рубеже другого мира», в феврале 1860 года, мой издатель представил мне одного господина, только что возвратившегося из Огайо, который сообщил мне, что книга моя обратила на себя внимание в этом штате. Он прибавил, что я помог бы немало ее распространению, если бы отправил один экземпляр г-же Б., жившей тогда в Кливленде, собственнице книжного склада и издательнице одной из местных газет. «Она сильно интересуется этим предметом, - сказал он, - да и сама, кажется, медиум».
    Я никогда до того времени не слыхал об этой даме; однако послал ей экземпляр книги, при короткой записке - с просьбою принять его, а затем получил и ответ, помеченный 14 февраля.
    В этом письме, после некоторых деловых объяснений г-жа Б. сообщала мне, что была вполне удовлетворена главою книги, носящею заглавие «Перемена со смертью». Далее она пишет: «Я - так называемый «видящий медиум». Когда я читала эту главу, дух женщины, которой до тех пор я никогда не видала, стоял возле меня, как будто слушая, и сказал: «Я руководила им, когда он писал это; я помогла ему убедиться в бессмертии». Вслед за тем г-жа Б. описала мне наружность видения - цвет волос, глаз, лица и т.д., и описание это вполне соответствовало наружности Виолеты. Она прибавила, что один кливлендский торговец, сам импрессиональный медиум (хотя и неизвестен и не желает быть известным в этом качестве), войдя к ней как раз в то время, сказал: «Вас должен посетить сегодня новый дух - женщина. Она говорит, что знала некую г-жу Д., английскую даму, теперь уже умершую, известную вам (но не мне) по своей литературной репутации, - лично же, по ее словам, ни вы, ни я ее не знали».
    Замечу теперь, что эта г-жа Д. была сестра Виолеты. Но в своем ответе, имевшем отчасти деловой характер, я не касался ни сообщенного мне описания наружности, ни того, что было сказано в письме относительно г-жи Д. Чтобы проверить факт возможно строже и убедительнее, я не допустил в своем письме ни одного выражения, из которого г-жа Б. могла бы заключить, что я узнал явившуюся ей личность. Я ограничился припискою к деловой части письма нескольких строк - в том роде, что г-жа Б. очень обязала бы меня, если б попыталась узнать имя духа или какие-нибудь другие подробности о его личности, и обо всем этом сообщила мне.
    В ответ я получил два письма: от 27 февраля и 5 апреля. В них сообщались, во-первых, имя, во-вторых, показание духа, что г-жа Д. была его сестра, и, в-третьих, две-три дальнейшие подробности о Виолете; и все это было вполне согласно с действительностью. Г-жа Б. писала далее, что ей сообщены еще некоторые сведения, но они касались обстоятельств такого частного и интимного характера, что она находит лучшим передать мне их при личном свидании, если бы мне пришлось ехать обратно на запад через Кливленд. Я должен был, однако, через две недели выехать по делам в Европу и просил г-жу Б. письмом изложить мне эти подробности на бумаге, что она и сделала в четвертом письме, от 20 апреля. Сведения, которые она сообщила мне, получены были ею отчасти непосредственно, отчасти через помянутого торговца-медиума.
    Сказав выше, что для других эти доказательства никогда не получат того значения, какое имели лично для меня, я дал лишь самое бледное понятие о действительном значении факта. Но часть тех чудес, которые раскрылись передо мною, читатель может все-таки оценить. Он видел, что мною было написано краткое и чисто деловое письмо к совершенно незнакомому лицу, живущему за пятьсот миль, в город, который Виолета никогда не видала и где я сам (сколько могу припомнить) тоже никогда не бывал. О чем-нибудь вроде нечаянного намека, передачи мыслей или магнетического общения тут при подобных обстоятельствах не могло быть и речи. Также немыслимо, чтобы кливлендская издательница или кливлендский торговец могли что-нибудь знать о даме, ничем не прославившей своего имени и умершей за тысячи миль от них, на другом полушарии. И между тем от этих далеких незнакомцев ко мне приходят, непрошенно и нежданно -как посещение с неба, сначала описание личности, вполне подходящее к Виолете, и указание на имя, явно дававшее понять, что это именно она вошла с ними в общение, затем открывается ее собственное имя, затем - ее родство с г-жою Д,. - и все это без малейшего содействия, обмолвки или намека с моей стороны.
    Эти все частности могут быть оценены моим читателем; и уже сами по себе они поразительно удостоверяют самоличность. Но когда объявились, как это было в последнем письме г-жи Б., разные ближайшие обстоятельства, связанные с жизнью Виолеты и моею в наши молодые годы, - обстоятельства, неизвестные ни одной живой душе по сю сторону великого предела, - обстоятельства, указанные только намеком, так что сама писавшая письмо могла лишь очень отдаленно понимать их значение, - обстоятельства, схороненные глубоко не только в прошедшем, но и в тех сердцах, для которых они были самым святым воспоминанием, - когда эти частности всплыли на свет перед очами того, кто еще оставался в живых, они были для него внутренним доказательством того, что человеческие воспоминания, мысли, привязанности еще продолжают существовать за пределом земной жизни, таким доказательством, которое не может быть передано никакому лицу и которое по самой своей природе получается только непосредственно».

¹ Ее настоящее имя (из числа малоупотребительных) я называть не смею; но оно, как и выбранное мною подставное, означает тоже один из любимых цветков (violet фиалка).