Первая часть этой главы получила такое развитие, которого я сам не ожидал; но я не отступал перед накоплявшимися у меня материалами, по мере того как я подвигался вперед, так как я считаю явление материализации самым замечательным и самым существенным результатом, добытым в спиритизме. Поэтому установление объективной реальности этого явления в противоположность отрицательным гипотезам д-ра Гартмана было для моего ответа главным пунктом. Достиг ли я намеченной цели - судить не мне. Обыкновенно философы влюблены в свои теории; они держатся за них во что бы то ни стало. Но так как все сочинение Гартмана о спиритизме основано на предположении реальности явлений (см. с. 19, 29), то я надеюсь, что он не откажется «высказать условное суждение» (с. 29) и о фактах, упомянутых мною в этой главе, дотоле ему неизвестных, и что он не захочет уклониться от естественно вытекающих из оных заключений, прибегая именно для этих фактов к столь легкому и избитому объяснению обманом и обманутыми.
    Без всякого сомнения, факты представляют основу всякого исследования в области природы, и лучший метод, которого я имел держаться в своем ответе Гартману, состоял, разумеется, в том, чтобы опираться на факты, представляя их, насколько было мне возможно, в условиях, им самим требуемых или необходимых для опровержения галлюцинаторной гипотезы. После всей массы материалов, собранных в отделе А главы I для доказательства, в силу логики фактов, негаллюцинаторного характера явления материализации, было бы почти бесполезным защищать тот же тезис с точки зрения теоретической. Но так как гипотеза г. Гартмана представляет, даже с точки зрения теоретической, такие несостоятельности, которые навязываются сами собой, то я не могу пройти их совершенным молчанием. Я буду краток насколько возможно, потому что теоретические рассуждения всегда эластичны и ничего не разрешают. Простой факт более убедителен, чем какие бы то ни было рассуждения; поэтому я и не придаю им большого значения. Трудно возражать против теорий г. Гартмана, коих факторы, подобно сказочным героям, одаряются, по воле его пера, магическими способностями. При всей артистической постановке их ролей есть, однако, логические требования, которые невозможно оставить без всякого внимания.
    1. Остановимся, прежде всего, на общих началах теории Гартмана, им самим установленных.
    Первое положение. Медиум одарен способностью по своей воле переходить в сомнамбулическое состояние и внушать себе самому в этом состоянии желаемые галлюцинации. Я не буду останавливаться на первой половине этого положения, но только на том утверждении, что медиум, будучи в трансе, имеет какие захочет галлюцинации. На чем основано это утверждение? Если мы спросим самих медиумов, и в особенности тех, у которых материализации не придерживаются стереотипных форм, они нам ответят, что, впадая в транс, они нисколько не думают о фигурах, имеющих появиться, что они не дают никакого «направления» своему сомнамбулическому сознанию и что, просыпаясь, они ни о чем не помнят; но такое показание, с одной стороны, может быть и недобросовестно, а с другой - самовнушение может произойти и бессознательно, как результат деятельности сомнамбулического сознания. Нам остается проверить высказанное положение состоянием самого медиума в трансе. Гипнотические или сомнамбулические субъекты, когда галлюцинируют, всегда выражают происходящее в них какими-нибудь внешними знаками; но медиум в трансе подобен мертвецу - ни единое слово, ни единое движение не дают предположить, чтобы он видел что-нибудь, и еще менее фигуру, которую видят другие; если с ним говорят, он не отвечает. Что такое галлюцинация во время сна, как не сновидение, коего реальность доведена до последней степени напряжения и приводит спящего в такое состояние возбуждения, от которого он внезапно просыпается. В эту минуту он не может отрешиться от впечатления этой ужасной реальности. Очень часто спящий человек говорит и жестикулирует - значит, он видит сон. Ничего подобного не происходит с медиумом в трансе: он спит глубоко и спокойно. На чем же основано это коренное положение г. Гартмана, что медиум в трансе галлюцинирует, и даже «с особенною интенсивностью галлюцинации»? Оно совершенно произвольно.
    Второе общее положение. Медиум, раз заснувши и галлюцинируя, внушает присутствующим свою собственную галлюцинацию. Вот слова Гартмана: «Сомнамбулически медиум имеет галлюцинации, принимаемые им за действительность, и обладает в то же время сильным желанием, чтобы присутствующие видели эту воображаемую действительность, т.е. имели бы те же галлюцинаторные представления, как и он сам» (с. 69). Это легко сказать в общих словах, но вникнем ближе в то, что происходит. Медиум, находясь за занавеской, спит и видит во сне фигуру, которую «принимает за действительность». Тогда ему приходит «сильное желание» (ибо он не забывает своей роли медиума?), чтобы присутствующие видели эту фигуру - такова цель сеанса. По его желанию фигура выходит из темного кабинета, чтобы показаться зрителям, - так обыкновенно бывает на сеансах. Как только фигура выходит из кабинета, медиум не видит ее более, следовательно, он перестает галлюцинировать и присутствующие также ничего не видят, - ибо медиум не может внушить им галлюцинации, которой он больше не имеет. Если бы г. Гартман возразил, что галлюцинации есть явление субъективное, внушаемое мозгам присутствующих, неограничиваемое пределом кабинета или занавески, и что медиум может очень хорошо продолжать галлюцинировать, так сказать, и по ту сторону занавески, - я буду утверждать, что это не так, ибо вся постановка должна вполне соответствовать действительности; медиум должен видеть себя в кабинете, позади занавески; он должен быть убежден, что перед ним действительная фигура, которую, раз она вышла из кабинета, он не может и не должен более видеть. Если бы он продолжал ее видеть сквозь занавеску, это было бы противно законам действительности, противно установленному обычаю; он понял бы тогда, что это галлюцинация; раз это рассуждение явилось, галлюцинации более нет. Кроме того, не надо забывать, что если бодрственное сознание медиума дало ему такое внушение, что во время сеанса должна явиться перед зрителями фигура, то это же самое бодрственное сознание внушает ему, что во время этого появления, он должен быть в трансе, позади занавески, ничего не видеть. Такова «традиция спиритических кружков». Будучи рабом этого внушения, его галлюцинация, если таковая имеется, не может переступить за занавеску. Итак, это второе положение Гартмана, в силу самого закона внушенных галлюцинаций, невозможно.
    Перейдем к третьему положению. Каким образом медиум внушает свои галлюцинации присутствующим? Г. Гартман объясняет нам это: «Универсальный медиум должен быть более чем автосомнамбул; он должен быть также сильным магнетизатором» (с. 41). «Медиумы в своем состоянии сомнамбулизма, скрытого или явного, обладают такой массой нервной силы - будет ли то сила их собственного организма или сила, извлеченная из организма присутствующих и сконцентрированная, - какую не развивал еще ни один магнетизер в своем совершенно бодрственном состоянии; вместе с тем и способность медиумов погружать присутствующих в состояние явного или скрытого сомнамбулизма при помощи этого большого запаса силы должна быть большей, чем способность какого бы то ни было магнетизера, действующего в состоянии бодрственном» (с. 68). Это объяснение не согласуется с данными опыта. Медиум прежде всего существо пассивное, сенситивное, восприимчивое ко всякого рода влияниям; когда он переходит в транс или, по Гартману, в сомнамбулический сон, он переходит в состояние полной пассивности. Всякий сон есть состояние пассивное, отличительная черта которого - отсутствие воли. Это тем более имеет место в вызванном сомнамбулическом сне, где сомнамбул не имеет более своей воли - она принадлежит магнетизеру. У медиума-автосомнамбула место магнетизера занимает бодрственная воля, которая и дает сомнамбулическому сознанию медиума «определенное направление по отношению к имеющимся появиться галлюцинациям» (с. 107). Но раз импульс дан, раз превращение совершено, медиум не что иное, как автомат, раб галлюцинации, его охватившей и подчинившей. И вот, по г. Гартману, этот автомат, не переставая галлюцинировать, вдруг делается деятельным, делается в свою очередь магнетизером; он располагает громадною силою, подчиняя своей воле, - без слов, без жестов, и весьма часто даже не показываясь, - умы присутствующих; он повергает их в гипнотическое состояние без сна, которое Гартман называет скрытым сомнамбулизмом, и навождает их своими собственными галлюцинациями. Сомнамбул-магнетизер поступает совершенно обдуманно. Когда он находит, что «все участники сеанса достаточно подпали под его власть» (с. 115), он тогда только пускает в ход галлюцинации. Он обдумывает, какого рода галлюцинацию он будет иметь сам и какую внушит другим: покажется ли он сам в роли Джона Кинга или заставит видеть отшедшего и сколько чувств будут охвачены галлюцинациями (см. с. 118,119,126). Здесь г. Гартман забывает сказать нам, каким образом происходит изменение галлюцинаций в медиуме-автосомнамбуле? Откуда берется новое «направление»? Предположим, что он галлюцинирует, что он видит Джона Кинга и переносит эту галлюцинацию на присутствующих; потом эта галлюцинация исчезает и уступает место «усиленному желанию возбудить в близко находящемся воспринимателе галлюцинацию личного присутствия отшедшего духа» (с. 119); каким образом совершается эта перемена в сомнамбуле? В магнетической или гипнотической практике перемена внушенных галлюцинаций совершается посредством пробуждения субъекта, вторичного усыпления и внушения другой галлюцинации. В нашем случае автосомнамбул проделывает все это сам. Заставив себя, а вместе с тем и других галлюцинировать, что он Джон Кинг, он находит, что пришло время сменить эту галлюцинацию другой; он возвращается к состоянию сомнамбулизма без галлюцинации, обозревает состояния маскированного сомнамбулизма в присутствующих, видит посредством чтения мыслей в «гиперэстезической сомнамбулической памяти» одного из них образ кого-нибудь из отшедших, он внушает себе эту галлюцинацию и переносит ее в то же время на сомнамбулическое маскированное сознание этого присутствующего и всех остальных, затем проделывает то же самое с другой галлюцинацией и т.д., и т.д. Таким образом, мы имеем в медиуме-сомнамбуле существо пассивное и деятельное в то же время, галлюцинирующее и заставляющее галлюцинировать других, галлюцинирующее и сознающее свою галлюцинацию, галлюцинирующее и властвующее над своими галлюцинациями, которыми он играет перед зрителями как марионетками. Все это - целый ряд психических неодолимых противоречий. Гартман будет апеллировать к своему магическому фактотуму - сомнамбулическому сознанию медиума. Вот deus ex machinae. Но каков он ни бог, он не может делать двух вещей зараз!
    Четвертое положение. Медиум-автосомнамбул не только заставляет присутствующих галлюцинировать вместе в собой, но в то же время он заставляет внушаемые им галлюцинации производить физические действия - двигать предметы, писать, делать оттиски и пр. Эти действия производятся посредством нервной силы медиума, которую он направляет по воле своего сомнамбулического сознания. Итак, к той двойственной психической деятельности, которую сомнамбулическое сознание медиума уже проявило, присоединяется теперь и третья, проявляемая одновременно с другими, - деятельность совершенно физическая, ибо таков характер нервной силы по г. Гартману. Эта теория весьма удобна, только она отвечает еще менее учению о единстве психического акта. И действительно, операция переноса своей собственной галлюцинации на кружок из нескольких лиц уже сама по себе такая затрата психической силы, которая, казалось бы, должна была поглотить весь запас психической энергии, потраченной оператором; но ничуть не бывало, она происходит одновременно с таким действием воли, «которое освобождает магнетическую или медиумическую нервную силу из нервной системы и направляет ее определенным образом на живые или мертвые объекты» (с. 67). Тут есть кое-что, над чем нельзя не задуматься. Что значит «определенным образом»? Гартман нам ничего не поясняет. Посмотрим, однако, что происходит: фигура является, я подаю ей бумагу и карандаш, она берет их, пишет и кладет бумагу на стол. Чтобы проделать это, невидимый оператор-медиум (или его сомнамбулическое сознание) должен быть ясновидящим. Это не есть простое «чтение или перенос мыслей», которые дают оператору понятие о форме и «умственном содержании фигуры»; нет, этого не достаточно, чтобы заставить совпасть движение галлюцинаторной фигуры с реальным содержанием внешнего мира: для этого требуется прямое ясновидение предметов, находящихся в реально-объективном пространстве. Вот что значит «определенным образом»! Итак, деятельность, проявленная медиумом-сомнамбулом, уже учетверилась! Эта множественность одновременных ролей, навязанных психическому единству, представляет такую смесь фантастических утверждений, перед которыми всякая критика отступает.
    Пятое положение. Оно специально относится к участникам сеанса. Они должны находиться во время сеанса в состоянии маскированного сомнамбулизма; в это состояние их повергает сам медиум, ибо оно для него необходимо для внушения галлюцинаций. Это условие sine qua поп для наблюдения явления так называемой материализации. В чем же состоит этот маскированный сомнамбулизм? Каким внешним признаком отличается такое состояние от нормального? Никаким, отвечает нам Гартман. Почему же оно называется сомнамбулическим? Гартман этого не поясняет. Каким образом, по крайней мере, оно происходит? - Очень просто, медиум удаляется за занавеску, переходит в состояние явного сомнамбулизма, силою своей воли магнетизирует присутствующих и приводит их в состояние скрытого сомнамбулизма. Но где же доказательство? Оно ясно: они видят материализованную фигуру, которая не может быть ничем иным, как галлюцинацией; следовательно, они галлюцинируют, хотя и не спят, - следовательно, они находятся в состоянии маскированного сомнамбулизма. Разве это не ясное доказательство?
    Сравним этот образ действий с тем, что происходит в магнетической или гипнотической практике при вызывании галлюцинаций. Прежде всего субъект должен быть усыплен; признано, что не более половины людей восприимчивы к магнетическому воздействию и что в этой половине степень восприимчивости более или менее различна в каждом; раз субъект усыплен, некоторое отношение (rapport) устанавливается между ним и магнетизером, который может внушить ему галлюцинацию посредством слова или иным внешним способом; чтобы прекратить галлюцинацию, магнетизер должен разбудить его, но по пробуждении субъект ни о чем не помнит. Ничего подобного, как мы знаем, не происходит с присутствующими на сеансе. Аналогии никакой. Правда, и г. Гартман говорит, «что между медиумом и участниками должно установиться тесное соотношение, прежде чем могут удаться трансфигурации и материализации» (с. 114); это соотношение устанавливается, по его мнению, частым повторением сеансов одного и того же медиума с одним и тем же кружком. Но если соотношение и может установиться этим путем, то много случаев, где подобного соотношения и не существует: десяток лиц собираются; они никогда не были гипнотизированы; некоторые из них никогда не присутствовали на сеансах этого медиума, другие никогда не присутствовали ни на каких сеансах, и третьи, наконец, пришли с твердым убеждением, что при них ничего не произойдет, - все это нисколько не мешает тому, что медиум без малейших магнетических приемов подчиняет всех членов этой разнородной компании, нисколько их не усыпляя, одной и той же галлюцинации, которую они все запоминают очень хорошо. Так, напр., я сам в первый раз в жизни увидел материализованную фигуру (Кэти Кинг) на первом моем сеансе у мисс Кук. По г. Гартману, это именно была галлюцинация, а не трансфигурация медиума, так как я поднял занавеску вслед за исчезновением фигуры и убедился в неизменности положения медиума. Прибавлю, что я нисколько не сенситивен и никогда не чувствовал никакого действия от магнетизации. Прибавлю еще, что, противно утверждению Гартмана, частные кружки, постоянные и однородные по составу, так называемые гармонические, составляют исключение в спиритизме, а напротив большинство кружков состоит из публичных, изменчивых и разнородных.
    Укажу здесь еще на замечательную особенность, из которой видно, сколь мало сходного имеют медиумические приемы с какой-либо магнетизацией. Известно, что Для успешной магнетизации или гипнотизации требуется согласие лица, т.е. чтобы оно не противилось опыту, чтобы приняло известную позу, чтобы наложило на себя несколько минут молчания и сосредоточенности. На медиумическом сеансе требуется как раз обратное. Обыкновенно говорят, и Гартман также повторяет, что медиумические явления обнаруживаются вследствие психического возбуждения, вызванного долгим «напряженным ожиданием». Так предполагается и утверждается теми, кои нисколько не знакомы с предметом практически. Те же, которые имеют достаточную опытность в этом деле, знают очень хорошо, что для происхождения явлений требуется именно обратное условие - что сосредоточение мыслей всего более вредит на сеансах, в особенности когда явления еще не начались. Будь это сеанс светлый или темный, для явлений физических или для материализации -всегда налагается медиумом или невидимыми силами то же самое условие: не сосредоточиваться, слегка разговаривать, петь или играть па каком-нибудь инструменте. Что особенно вредит присутствующим впервые на сеансах -это возбуждение, ожидание чего-то необыкновенного. Привычные же участники их знают, что именно во время легкого разговора, не имеющего никакого отношения к спиритизму, и происходят самые замечательные явления. И вот, по г. Гартману, все члены подобного кружка, занимающегося музыкой, пением или пустою болтовней, должны сделаться жертвою той одной галлюцинации, которую спящему медиуму вздумается создать.
    К чему же сводится теория г. Гартмана, относящаяся до явления материализации? Несмотря на все осложнения, нагороженные на упомянутых мною выше общих основаниях, она сводится в простейшем выражении своем к следующей формуле: медиум спит и грезит, а присутствующие грезят вместе с ним, но не спят. Вот что г. Гартман называет «научно-психической точкой зрения».
    2. Посмотрим теперь, как вяжется эта теория г. Гартмана с историческим началом спиритизма. В главе о материализациях он построил свою теорию, рассматривая это явление в тех условиях, как оно обыкновенно наблюдается в наше время. Эти условия следующие: 1) появление целой фигуры; 2) слабый свет или полумрак; 3) медиум невидим за занавеской; 4) медиум находится в состоянии сна более или менее анормального. - Такая постановка поддается некоторым образом объяснению, предлагаемому доктором Гартманом, что медиум есть автосомнамбул и пр. Но возвратимся к первым временам спиритизма, к годам 1848-1850-м и следующим; в ту пору сеансы происходили при свете, медиум сам участвовал в кружке, он не впадал в транс или в какое бы то ни было состояние усыпления, - он сам был в числе зрителей; все медиумические, физические явления, ныне нам известные, происходили уже и тогда во всей силе, только не было явления материализации полных фигур: оно ограничивалось прикосновениями и появлениями рук, с передвижением материальных предметов или без оного; прибавим к этому, что первыми медиумами были дети - девочки 10 и 12 лет. Как согласовать подобную постановку со словами Гартмана: «Этот произвольный переход в сомнамбулизм во всякое время, когда понадобится, требует в особенности значительного упражнения, чтобы проявляться с некоторою определенностью, по желанию чужих людей» (с. 38). И далее: «Каждый участник медиумических сеансов должен, напротив, постоянно помнить, что он находится под влиянием весьма сильного магнетизера, которого интерес, им самим сознаваемый, состоит в том, чтобы погрузить присутствующего в скрытый сомнамбулизм и заразить его своими галлюцинациями» (с. 70). И далее: «В явный сомнамбулизм медиум впадает обыкновенно: во-первых, при невольной речи, во-вторых, при физических явлениях, которые требуют особенного напряжения нервной силы, и в-третьих, для передачи галлюцинаций присутствующим, для чего, по-видимому, галлюцинации эти должны быть особенно интенсивны в самом медиуме» (с. 38). Еще далее: «Произведение галлюцинаций в зрителях совершается, как кажется, вообще лишь при малом свете» (с. 12).
    Где найдем мы «значительное упражнение», «сильного магнетизера», «явный сомнамбулизм» и «малый свет» у девочек-медиумов 1849 года, вокруг которых медиумические явления так неожиданно разразились? Несмотря на все их усилия, чтобы отделаться от них, эти явления преследовали их без устали, подвергая всевозможным неприятностям. Ничто не могло остановить их. «Поведайте эти истины миру», - вот что потребовали невидимые илы первым полученным по азбуке сообщением, и девочки-медиумы, несмотря на все свое сопротивление, были вынуждены наконец уступить и предать эти явления публичному расследованию. Я позволяю себе думать, что если б материализации остановились на этой первоначальной фазе своего развития и продолжали бы происходить при вышеупомянутых условиях, то г. Гартман не нашел бы тогда достаточных данных для построения своей галлюцинаторной теории. А между тем род явления, очевидно, одинаков.
    3. Изучение явлений материализации доказывает нам что в основе этого явления лежит общий закон, который уже сам по себе опровергает теорию галлюцинаций. Этот закон состоит в том, что первые фазы материализации носят поразительное сходство с отдельными членами или даже всей фигурою медиума. Впоследствии, по мере развития медиума в этом направлении, сходство это может, не исчезая совершенно, дать место материализации фигур самых разнообразных; другие медиумы не переступают за этот предел, и все их материализации представляют такое сходство с медиумом, что, естественно, приходишь к предположению, что это сам трансфигурированный медиум, покуда, после достаточных мер предосторожности, не убедишься, что имеешь перед собою полное раздвоение медиума. Например, в классических случаях Кэти Кинг и Джона Кинга, имевших место в Англии и на разные лады обследованных, приходилось признать вообще большее или меньшее, а иногда и полное сходство с медиумом; так, Джон Кинг являлся при дневном свете, и портрет его был нарисован в то время, как медиума за занавеской держали за обе руки («Медиум», 1873, с. 346); или он являлся в темноте, освещая себя собственным светом в то время, как медиума держали за руки в кружке или вне его; так, Кэти Кинг являлась в то время, как часть тела медиума была видима, или она мгновенно исчезала, когда кто-нибудь входил вместе с нею в кабинет, чтобы видеть медиума. Эти случаи, по Гартману, суть очевидные галлюцинации, а не трансфигурации, если же это галлюцинации, то к чему же это сходство с медиумами? Сходство это приводило медиумов в отчаяние, и, разумеется, если бы только они могли производить галлюцинации по своей воле и фантазии, то никак бы не стали изображать в этих галлюцинациях свои собственные фигуры, что вызывало только подозрения и всякого рода попытки изобличить обман.
    То же самое относится и до материализации, образующихся на глазах присутствующих. Как галлюцинация этот способ явления нравится г. Гартману, но как объективное явление он ему не нравится; в доказательство того, что не сам медиум «бессознательно производит призрак» (с. 138), г. Гартман требует нечто иное; он говорит: «Когда же полное отделение и призрак был наблюдаем в течение процесса своего происхождения и исчезновения, то оказывалось, что он вполне исходил из медиума и возвращался в пего, и притом не в виде готового образа, постепенно наполняющегося веществом и опоражнивающегося от вещества, но в виде бесформенного тумана, мало-помалу приобретавшего определенный вид и подобным же образом терявшего его» (с. 137). Если подобный призрак был бы действительно только галлюцинацией, то фантазия медиумов даже превзошла бы все требования г. Гартмана: всякого рода «готовые образы», отвечающие самым горячим ожиданиям присутствующих, появлялись бы и исчезали мгновенно.
    Здесь представляется и другое соображение: если материализация не что иное, как галлюцинация, вызванная медиумом, и если медиум имеет способность видеть все образы, накопившиеся в глубинах скрытого сомнамбулического сознания присутствующих, и посредством чтения мыслей проникать во все мысли и впечатления, таящиеся в их памяти в скрытом состоянии, - то для него было бы делом самым легким доставить присутствующим на сеансе величайшее удовлетворение, давая им всегда возможность видеть близких и дорогих им отшедших. Какое торжество, какая слава, какой источник богатства для такого медиума! Но, к великому сожалению всех медиумов, дело обстоит не так: большею частью появляются фигуры, которых никто не узнает, несмотря на желание, и случаи, где сходство с отшедшим вполне установлено и доказано не только относительно внешней формы но и внутреннего содержания - очень редки. Первые составляют общее правило вторые - исключение. Все эти отрицательные стороны, не отвечающие возлагаемым на эти явления ожиданиям, служат, в моих глазах, доказательством, что мы имеем здесь дело с явлением естественным проявляющимся в известном виде и при известных условиях, настоящий смысл которого нам покуда не известен.
    4. Если мы проследим историю материализации некоторых фигур, регулярно появлявшихся в течение более или менее продолжительного времени, мы встретимся с некоторыми случаями, которые также имеют значение для теории данного явления и представляют своего рода доказательство, что это не простые галлюцинации. Первый случай этого рода относится к появлению Кэти Кинг, и так как он был удостоверен наилучшими свидетельствами, то я на нем и остановлюсь. С самого начала своего появления она объявила, что будет материализоваться только в течение трех лет, что с истечением этого срока «ее дело будет закончено», что она не будет более в состоянии проявляться физически, видимо и осязаемо, что, переходя в более высокое состояние, она уже не будет иметь возможности сообщаться со своим медиумом столь материальным образом. (См. «Спиритуалист», 1874, т. I, с. 258 и т. II, с. 291.) Назначенный срок истекал в мае 1874 года; последний сеанс был назначен Кэти на 21 мая; он происходил у г. Крукса. Вот, по его словам, как произошло исчезновение Кэти: «Когда для Кэти пришло время нас покинуть, я просил ее, чтоб она позволила мне остаться с нею до последней минуты. После того она подзывала к себе каждого из присутствующих и говорила ему несколько слов, собственно до него относящихся, а затем дала несколько общих указаний для мисс Кук в руководство на будущее время. Окончив свои наставления, Кэти пригласила меня с собою в кабинет и позволила остаться там до конца. Опустив занавеску, она некоторое время разговаривала со мной и затем прошла чрез всю комнату к мисс Кук, которая лежала на полу в бесчувственном состоянии. Наклонясь, Кэти дотронулась до нее и сказала: «Проснись, Флорри, проснись, я теперь должна оставить тебя!» Мисс Кук проснулась и со слезами просила Кэти остаться с нею хотя еще немножко. «Моя дорогая, я не могу, мое дело исполнено. Бог да благословит тебя!» - отвечала Кэти и продолжала разговаривать с мисс Кук. Они проговорили между собою несколько минут, до тех пор пока слезы мисс Кук лишили ее возможности говорить. По указанию Кэти я подошел поддержать мисс Кук, упавшую на пол в истерических рыданиях. Я оглянулся кругом, но белая фигура Кэти уже исчезла». (См. Н. Петрова «Материализации», с. 187.) Г. Гаррисон, издатель «Спиритуалиста», в своем отчете об этом же последнем сеансе говорит между прочим: «Кэти сказала, что она никогда не будет более в состоянии говорить или показывать свое лицо; что те три года, в продолжение которых она производила эти физические явления, были тяжким и грустным для нее временем «покаяния за грехи свои», что теперь она собирается перейти на более высокую ступень духовного бытия, что только изредка она будет в состоянии сообщаться со своим медиумом письменно, но что он во всякое время будет иметь возможность видеть ее в ясновидении, когда его будут магнетизировать» (см. «Ps. St.», 1874, S. 488).
    Я не могу достаточно остановиться на внутреннем значении этого факта. Как объяснить рациональным образом с точки зрения теории трансфигурации, или галлюцинации, или даже обмана это добровольное прекращение явления Кэти Кинг? Если бы это явление зависело только от медиума, то какой мотив мог бы побудить его положить ему конец? Мисс Кук как медиум находилась тогда на вершине своей славы; самолюбие медиумов в этом направлении развивается, весьма естественно, в высокой степени, ибо их необыкновенные способности раскрывают перед ними двери высшего общества и они становятся центром особенного всестороннего внимания и поклонения, что не может не льстить их самолюбию. Она была тогда единственным в Европе медиумом для материализации полных фигур. Для чего же ей добровольно сходить с этого пьедестала, чтобы остаться в забытьи? Она не могла знать, что станется потом с ее медиумическими способностями, достигнет ли она подобных же результатов? И зачем ей было менять верное на неверное? Г. Крукс со своей стороны был крайне заинтересован этими сеансами и ничего так не желал, как продолжать свои наблюдения и опыты. Участие в них г. Крукса, признавшего открыто всю подлинность явления, придавало им исключительный интерес и значение, и медиум не мог не понимать и не ценить этого. Какой же мотив, спрашиваю я опять, мог быть довольно сильным, чтобы заставить медиума прекратить это явление? Если оно зависело единственно от его воли, ему оставалось только продолжать и наслаждаться своей возрастающей славой. Можно бы еще предположить ослабление медиумических способностей и в прощаниях Кэти Кинг усмотреть только ловкую комедию для отступления. Но мы знаем, что явления, напротив, только возрастали и в последнее время становились все определеннее и удовлетворительнее и что по исчезновении Кэти способности мисс Кук нисколько не пострадали: вскоре новая фигура стала показываться с таким же совершенством, как это видно из письма г-жи Крукс в «Спиритуалист» (1875, т. I, с. 312). И этот факт прекращения материализации фигуры, являвшейся в продолжение некоторого времени, не единственный в летописях спиритизма (см. «Medium», 1876, р. 534). Насколько я понимаю, подобные факты доказывают, что в этих, по крайней мере, случаях мы имеем дело с волею иною, чем самого медиума, и что явление само по себе имело объективную реальность.
    5. Чтобы закончить с теоретической стороной, я должен повторить здесь одно теоретическое возражение, мною уже высказанное в первом отделе этой главы, когда речь шла об отпечатках, производимых материализованными членами. Возражение это следовало бы оставить для теоретической части, но я увлекся желанием указать на логическую непоследовательность, вытекающую из теории Гартмана, когда мне пришлось говорить специально об этом явлении. Я напомню здесь в нескольких словах о чем идет речь, ибо эта самая непоследовательность, очевидно, не ограничивается галлюцинаторным объяснением появления какой-либо части человеческого тела, но одинаково относится и к появлению целой материализованной фигуры. Г. Гартман нашел себя вынужденным сделать уступку для появления рук: они могут и не быть чистыми галлюцинациями зрения, а могут иметь реально-объективный субстрат в нервной силе, сосредоточение которой может быть таково, что рука способна сделаться осязаемой и чувство осязания не будет в этом случае галлюцинацией этого чувства, что доказывается отпечатком, производимым этой рукой на закопченной бумаге. Но видимость этой руки для лица, ее осязающего, будет, по г. Гартману, уже галлюцинацией. Вот где кроется «логическая непоследовательность», захватывающая, очевидно, всю галлюцинаторную теорию, предложенную Гартманом для объяснения материализации. Когда цельная фигура является, совершает всякого рода физические действия и дает до себя дотрагиваться, г. Гартман допускает, что эти действия могут быть реальными, негаллюцинаторными, произведенными нервною медиумическою силою, «представляющею аналога давящей поверхности руки без лежащего за этой поверхностью вещественного тела» (с. 125). Почему же он не допускает, что этот самый «аналог давящей поверхности» может произвести зрительное действие? Таким образом, для одной серии действий, вызванных тем же явлением, г. Гартман допускает, что причина его лежит «в чем-то материальном, существующем в объективно-реальном пространстве и действующем на органы чувств присутствующих», а для другой серии действий, ощущаемых и заявляемых тем же субъектом, он утверждает, что эта причина «уже не нечто материальное, а субъективная галлюцинация медиума» (с. 120). Нельзя не видеть противоречия в этих двух способах объяснения. И это тем более непоследовательно, что сам г. Гартман говорит, что нервная сила может принимать видимые образы, которые не суть галлюцинации. Так, напр., она может «превращаться в световые явления» (с. 58) и тогда принимать определенные формы, но это большею частью формы кристаллические или, по крайней мере, не органические, напр.: кресты, звездочки, светлое поле с мерцающими на нем световыми точками» (с. 61-62). Здесь нервная сила становится видимою и не есть галлюцинация. Почему же эта самая сила, становясь видимою в органическом образе материализации (которая бывает иногда и светящеюся), превращается в галлюцинацию? Вот на что г. Гартману будет трудно ответить. Его теория галлюцинации опрокидывается логикою его собственных гипотез.