III. Явления, противные характеру и чувствам медиума.
    Было бы трудно говорить об этого рода явлениях с некоторою определенностью, если б не существовало внешнего, пребывающего процесса, в точности отражающего характер человека. Такой процесс представляет нам письмо. Оно носит на себе столь же оригинальную, как и верную печать своего автора. Это, так сказать, фотография характера человека. Графология, находящаяся еще только в зачатке, тем не менее признала факт, что почерк есть точное выражение бессознательных движений, характеризующих личность (см. «Revue Philosophique», ноябрь 1885 года). Новейшие опыты в области гипнотизма констатировали, что внушение фиктивной личности влечет за собою в почерке субъекта изменения, соответствующие характеру внушенной личности. Будучи в 1886 году в Париже, я имел случай, благодаря любезности г. Шарля Рише, присутствовать на опытах этого рода; почерк и правописание субъекта (образцы которых я сохраняю) действительно изменились с внушенными ролями (см. «Ребус», 1887, № 1, статью «Мое свидание с Рише»); но легко видеть, что это только модификация нормального почерка субъекта, соответствующая, равно как его выражения и жесты, внушенному типу. Известно, что в спиритизме медиумы довольно часто пишут почерком, который отличается от их нормального, и как для значительной части медиумических проявлений я допускаю, вместе с Гартманом, что они - результат наших бессознательных деятельностей, так точно и здесь я допускаю охотно, что изменение медиумического почерка, может во многих случаях быть только бессознательной модификацией нормального почерка медиума, смотря по воображаемым личностям, разыгрываемым его бессознательными способностями. Но как и во всех медиумических явлениях есть градации в сложности факта и прилагаемости гипотез, точно так же и здесь мы должны принять в соображение, почему медиум, пишущий автоматически от имени А., пишет своим нормальным почерком, а от имени В. и С. - почерком, ему чуждым? С точки зрения сомнамбулизма или гипнотизма условия за или против изменения почерка должны быть одинаковыми для всех случаев и дать одинаковые результаты. Затруднение возрастает, когда В., С. и D. всегда удерживают свой почерк с математическою тождественностью, ибо, если В., С. и D. суть случайные роли, созданные в данный момент, как могут они воспроизводиться постоянно с идентичными оттенками характера, выражающимися в идентичных оттенках почерка? Психические состояния, субъективные и бессознательные, не суть величины неизменные (как индивидуальные особи), и их повторение не может быть идентичным; мы не знаем снов, повторяющихся идентично, и редкие случаи подобного рода являются исключительными, почему их обыкновенно и приписывают личному, невидимому вмешательству. Затем представляются те случаи, где автоматический почерк совершенно отличается от почерка медиума; создать оригинальный почерк внезапно и всегда идентично воспроизводить его -вещь, трудно поддающаяся объяснению той же теорией. И, наконец, имеются и такие случаи, где в медиумическом почерке мы признаем почерк другого лица, которого медиум никогда и на видал. Здесь никакое внушение со стороны гипнотизера или бессознательной деятельности не объяснит факта; впрочем, я не стану распространяться теперь об этом предмете, о котором буду говорить подробнее в IV главе.
    Но и содержание сообщений может быть противно характеру медиума. Как, напр., объяснить случай, где ругательства, богохульства и неприличия произносятся устами или пишутся рукою ребенка? Вот два случая такого рода, сообщенные г. Подмором в № «Light» от 20 мая 1882 года.
    «Баптистский пастор, живший в Экшане, около Оксфорда, получал через своих детей письменные сообщения, исходившие от имени его покойной жены. В этих посланиях содержалось много утешительного для него и много доказательств самоличности. В продолжение некоторого времени пастор был убежден, что он находится в общении с женою. Внезапно, без всякой невидимой причины, характер сообщений изменился, библейские тексты и слова участия и любви сменились богохульством и сквернословием, и несчастный муж должен был прийти к заключению, что он все время был жертвою злостного обмана. Все подробности этого случая, крайне поразительного, читатель найдет в «Human Nature» за 1875 год, р. 176.
    Второй случай передан мне тем лицом, с которым он произошел. Вскоре после смерти его жены, двенадцатилетняя девочка, его родственница, начала писать психографически. Сообщения получались так же, как и в первом случае, от имени умершей жены и содержали в себе много веских доказательств в пользу такого происхождения. Было сделано не мало намеков на события, известные только мужу и жене, и на разговоры, происходившие между ними с глазу на глаз. Но, желая получить еще большие доказательства, приятель мой стал допрашивать сообщавшегося еще обстоятельнее. Тут оказалось, к его удивлению, что память или знание внушавшего эти послания простирались не далее, как за шесть недель до кончины его жены; все же происходившее ранее было ему неизвестно. Упрекая сообщавшегося в обмане, он пришел в ужас от посыпавшихся на него проклятий и грязной брани, и все это, вспомним, писалось рукою ребенка, который едва ли когда мог слышать, а еще менее понимать смысл употребленных слов».
    Другой корреспондент «Light» сообщает: «Замечательная вещь, что при писании посредством планшетки весьма часто случается, что характер сообщений находится в полном противоречии с характером медиума. Так, напр., я видел, как ужаснейшие проклятия выливались из-под рук людей, которые скорее готовы были бы умереть, чем позволить себе подобные речи» («Light», 1883, р. 124).
    Вообще факт получения сообщений грубо неприличных через медиумов, совершенно невинных и чистых душою, а иногда и неспособных понимать значение ими написанного, - один из самых обыкновенных и вместе поразительных; все опытно знакомые с медиумизмом подтвердят это.