Письмо X
29 марта 1915
Раз уж я пишу о войне, то не могу не обратиться к тем, кто потерял во время
этой войны своих близких.
Вы, скорбящие о безвременно ушедших, разве не читали вы, что один день будет
как тысяча лет, а тысяча лет — как один день.
Начнем с перевоплощения, которое еще называют ритмом, и течение которого есть
бессмертие. Бессмертие предполагает отсутствие начала и невозможность конца. Дух
всегда был и всегда будет. В жизни духа один день может длиться как тысяча лет,
и тысяча лет — как один день.
Рождение есть утро нового дня, смерть — его вечер. А время между жизнями есть
период сна, когда к нам приходят сновидения. Вы вполне можете сказать и
обратное: что жизнь это сон, а смерть — пробуждение к реальности. Но наличие
ритма не вызывает сомнений.
Погружение в сон есть прохождение через астральный мир, аналогичное пути души
после смерти. Вы — пишущая для меня эти строки — и ещё некоторые люди способны
проходить по этому пути, будучи в полном сознании. В один прекрасный день все
люди научатся осознанно проходить по нему и тогда смогут восстановить свою
прошлую память.
Вы, скорбящие об усопших, помните, что наша жизнь — это всего лишь один день
для бессмертного духа. Ведь вам часто приходилось расставаться с теми, кого вы
любите, на один день, и вас это совсем не огорчало. Ваши близкие просто уходят
из дома, поскольку их ждут другие дела, но вы не сомневаетесь в том, что на
следующий день встретитесь с ними снова. Так почему же вы не чувствуете, что
следующим днем души, или в следующей жизни (для Вечности это безразлично) вы
вновь сможете поприветствовать тех, кого любите?
Друзья не обязательно будут встречаться в каждой жизни, тем более если они не
очень близки. Как в обычной жизни вы встречаетесь с каждым из своих друзей, как
правило, не чаще одного раза в неделю, так и в более продолжительной жизни души
вам не обязательно встречаться со всеми своими друзьями каждый день. Вы можете
расстаться в понедельник, но договориться при этом, что обязательно встретитесь
в пятницу. Четыре дня или четыре жизни — для Вечности это все равно.
Но с некоторыми людьми вы расстаетесь всего лишь на несколько часов — с утра
и до заката, а вечером снова встречаетесь в интимной домашней обстановке. Так
что те, кто покинул вас в самый разгар дня жизни, возможно, еще вернутся к вам
на закате; точно так же можно сказать, что вы еще встретитесь с ними в конце
этого дня вашей души, в конце нынешней жизни, они будут с вами в сумерках
астральной жизни и в прекрасном сне на Небесах, который ждет вас вслед за нею.
Не печальтесь. Любовь терпелива и в конце концов берет свое.
С некоторыми своими друзьями вы, может быть, встретитесь спустя две, четыре
или даже семь жизней; но с теми, с кем вы действительно близки, с теми, кого вы
любите, кто вам действительно дорог, вы снова встретитесь на закате, или, в
крайнем случае, — завтра, следующим днем вашей души, который вновь начнется на
земле.
Как же вам готовиться к этой встрече? Разве не следует вам прожить весь этот
день в радостном ожидании того, что с наступлением вечерних сумерек к вам опять
вернется ваша Любовь? А с приближением заката разве не облачитесь вы в белые
одежды веры, в ваши вечерние одежды, и разве не сядете у окна в ожидании своей
Любви? Любовь придет. Неужели вы не слышите, предвкушая встречу с ней, звука ее
шагов на дорожке возле дома? Неужели вы не слышите звука открывающейся двери?
Идите же вперед с улыбкой навстречу своей Любви! Истинно: один день будет как
тысяча лет, а тысяча лет — как один день.
Я беседовал с душой одного английского офицера, который погиб, увлекая за
собой в атаку своих солдат. Его смерть была быстрой и безболезненной. Выстрел в
сердце, и вот он оказался — после непродолжительной потери сознания — как ему
казалось, всё ещё во главе атаки.
Но перед ним уже не было врага, ничего, кроме безмятежных равнин,
возвышавшихся над полем боя; ибо его душевный подъём был настолько силен — а
умер он, лелея в своем сердце мысль о своей Любви — что он сразу же начал
подниматься все выше и выше, в те сферы, до которых может возвысить человека
только Любовь.
Не увидев никого перед собой, он остановился, поглядел по сторонам и заметил
меня.
Брат мой, — сказал я ему, — твоя война осталась позади.
Он сразу всё понял. Те, кто уже прожил несколько недель в шатрах Смерти,
сразу же узнают её, когда она поднимает свой занавес.
А что с атакой? — тут же спросил он. Мы победили?
— Да, — ответил я, — сила твоего духа помогла вам победить.
— Тогда всё хорошо, — последовал ответ.
— Отдохни немного, — сказал я, — отдохни и поговори со мной.
— Мы когда-нибудь встречались раньше? спросил он. — Твое лицо кажется мне
знакомым.
— Мое лицо знакомо многим из тех, кто сейчас сражается там, — сказал я.
— Когда ты ушел — оттуда?
— Три года назад.
— Тогда ты можешь многому меня научить.
— Да, пожалуй. А что бы ты хотел узнать?
— Я хочу знать, смогу ли я как-нибудь успокоить ту, для которой моя смерть
станет огромным горем?
— Где она сейчас? — спросил я.
Он назвал мне место, где она жила.
— Идем туда, — сказал я. — Я пойду с тобой.
В Англии, в крохотной комнатке с такой же маленькой кроваткой мы увидели
красивую женщину. В кроватке лежал малыш, лет четырех или пяти. Мы даже могли
различать их голоса: мать и ребенок говорили друг с другом.
— А когда вернется папа? — спросил малыш.
— Я не знаю, — ответила мать.
— Папа обязательно приедет, правда же, мама? Ты же знаешь, что он приедет?
— Я молюсь, чтобы он скорее вернулся.
— Вот и все, что ответила мать сыну.
Глаза детей в момент перехода в сумеречный мир, в мир, отделяющий
бодрствование от сна, порою становятся на удивление проницательными.
— Папа, папа вернулся! — вдруг радостно закричал малыш и протянул руки
навстречу своему отцу.
Мать всё поняла, и лицо её побледнело.
Но ей помогла справиться с горем мысль о том, что ее любимый пришел домой, и
что их сын видит его. Я полагаю, он останется вместе с ней до тех пор, пока она
не сможет с ним воссоединиться. Эта задержка отнюдь не замедлит прогрессивный
рост его души. Любовь есть исполнение Закона. В вечности есть место и для любви,
и для разлуки. В любви тысяча лет проходят как один день.