Письмо XXXIV

СИЛЬФИДА И ОТЕЦ

29 апреля 1915

   Вчера, проходя вдоль линии фронта, где стоит, сдерживая своего могущественного противника, великая французская армия, и повсеместно отмечая дух отваги и решимости, сливавшийся как бы в сплошную бесконечную линию живого света, я вдруг заметил в надземных сферах знакомое лицо.
   Я остановился, очень обрадованный этой встречей, и сильфида — а я встретил именно сильфиду — также остановилась, приветствуя меня улыбкой.
   Помните, в своей предыдущей книге я рассказал вам историю сильфиды по имени Мерилин — знакомую человека, изучавшего магию и жившего на rue Vaugirard в Париже?
   Именно Мерилин я повстречал тогда над той светлой линией, указывающей путнику в астральных сферах место, где солдаты la belle France сражаются и умирают за тот же самый идеал, что вдохновлял когда-то Jeanne d'Arc — выдворить из Франции чужеземцев.
   — Где твой друг и учитель? — спросил я сильфиду, и она указала мне вниз на окоп, от защитников которого явственно исходили излучения решимости победить.
   Я здесь для того, чтобы не расставаться с ним, — сказала она.
   — Здесь ты тоже можешь разговаривать с ним? — спросил я.
   — Я всегда могу с ним говорить, — ответила она, — все это время я была ему очень полезна — и ему, и Франции.
   — Франции? — переспросил я с возрастающим интересом.
   — О, да! Когда его командир хочет узнать, что затевается на этом участке фронта, он часто спрашивает об этом моего друга, а мой друг спрашивает меня.
   "Действительно, — подумал я, — французы очень вдохновенный народ, если уж офицеры их армий ищут наставлений в царстве невидимого! Разве не было похожих видений у Jeanne?"
   — А как ты сама добываешь нужную информацию? — спросил я, подойдя поближе к Мерилин, которая на этот раз выглядела гораздо более серьезной, чем несколько лет назад, когда мы встретились в Париже.
   — Да, что тут особенного, — ответила она, — просто спускаюсь туда и смотрю по сторонам. Я знаю, на что следует обращать внимание, это он меня научил, — а когда я приношу ему новости, он сторицей вознаграждает меня тем, что дарит мне ещё большую любовь.
   — А ты? Ты всё ещё любишь его так, как прежде?
   — Как прежде?
   — Да, как тогда в Париже.
   — Должно быть, время тянется для тебя слишком медленно, — ответила мне сильфида, — раз о том, что было всего лишь несколько лет назад, ты говоришь — "как прежде".
   — Так что же, для тебя несколько лет ничего не значат?
   — Для меня — ничего, — ответила она, — я живу долго.
   — А ведомо ли тебе будущее твоего друга? — спросил я.
   На лице Мерилин отразилась растерянность, и она медленно произнесла:
   — Обычно, я знала всё, что должно было с ним случиться, потому что могла читать его волю, а всё случалось именно так, как он хотел; но с тех пор, как мы попали сюда, мне кажется, что он утратил прежнюю силу воли.
   — Утратил собственную волю?! — воскликнул я удивленно.
   — Да, потерял ее; теперь он постоянно молится какому-то великому Существу, которое любит гораздо больше, чем меня. Он все время повторяет одну и ту же молитву: "Да будет воля Твоя!" Но ведь до сих пор всегда была его воля; а сейчас, — как я уже говорила, — он ее потерял.
   — Но, возможно, — сказал я, — с волей получается так же, как однажды было сказано о жизни, что тот, кто теряет свою волю, тот, напротив, воистину обретает её.
   — Надеюсь, он тоже скоро её обретет, сказала она, — раньше он всегда давал мне интересные поручения, и я помогала ему добиваться того, что требовала его воля, а теперь он только и делает, что все время отправляет меня туда. А мне там совсем не нравится!
   — Почему?
   — Потому что там есть что-то такое, что угрожает моему другу.
   — И как к этому относится его воля?
   — Знаешь, даже об этом он каждый день говорит великому Существу, которое любит больше, чем меня: "Да будет воля Твоя!".
   — А думала ли ты о том, что и сама можешь научиться этой молитве? — спросил я.
   — Иногда я повторяю её вместе с ним; но я не знаю, что это означает.
   — И ты никогда не слышала о Боге?
   — Я слышала о многих богах: об Изиде и Осирисе, о Сете, о Горе — сыне Осириса.
   — А может быть это кому-то из них он говорит: "Да будет воля Твоя!"?
   — Нет, нет! Это совсем не те боги, к которым он обращался во время своих магических занятий. Похоже, что ему удалось отыскать какого-то нового бога.
   — Или же он вернулся к самому древнему из всех богов. — предположил я. — Как же он Его называет?
   — Отче наш, сущий на небеси.
   — Если ты тоже научишься говорить нашему Отцу, который на небесах: "Да будет воля Твоя!", — сказал я ей, — это поможет тебе скорее обрести ту душу, о которой ты мечтала и которую ждала, когда мы виделись в прошлый раз в Париже.
   — Как же наш Отец сможет мне помочь?
   — Это Он наделил душами людей, — сказал я.
   Глаза сильфиды заблестели каким-то почти очеловеченным блеском.
   — А мне Он мог бы дать душу?
   — Говорят, что Он может всё.
   — Тогда я попрошу, чтобы Он дал мне душу.
   — Но для того, чтобы попросить Его о душе, недостаточно просто повторять ту молитву, которую повторяет твой друг.
   — Он только говорит — ...
   — Да, я знаю. Предположим, ты будешь повторять это вслед за ним.
   — Я буду повторять, если ты объяснишь мне, что это значит. Я хочу делать все так, как делает мой друг.
   — Когда мы говорим нашему небесному Отцу: "Да будет воля Твоя!", — сказал я, — это значит, что мы отказываемся от своих собственных желаний, от стремления к удовольствиям, к любви или к счастью, или к чему-нибудь еще, и складываем все эти желания к Его ногам, жертвуя ради Него всем, что мы имеем или надеемся иметь, потому что любим Его больше, чем самих себя.
   — Очень странный способ для того, чтобы достигать исполнения собственных желаний, — сказала она.
   — А это делается вовсе не для исполнения собственных желаний, — ответил я.
   — Тогда для чего же?
   — Просто из любви к небесному Отцу.
   — Но я не знаю никакого небесного Отца. Кто это?
   — Это Источник и Цель существования твоего друга. Это Тот, кем в один прекрасный день снова станет твой друг, если сможет всегда повторять Ему: "Да будет воля Твоя!".
   — Тот, которым он снова станет?
   — Да, потому что когда он соединяет свою волю с волей небесного Отца, небесный Отец живет в его сердце, и оба они сливаются воедино.
   — Значит, небесный Отец — это в действительности Истинная Сущность моего друга?
   — Даже величайший из философов не смог бы выразиться более точно, — подтвердил я.
   — Тогда я тоже люблю небесного Отца, прошептала Мерилин, — и теперь я целыми днями буду повторять Ему: "Да будет воля Твоя!".
   — Даже если Его воля разлучит тебя с твоим другом?
   — Как же она может разлучить меня с моим другом, если Отец — это его собственная Истинная Сущность?
   — Хотелось бы мне, чтобы все ангелы понимали всё так же, как и ты, — сказал я.
   Но Мерилин уже отвернулась от меня, полностью погруженная в свои думы, снова и снова повторяя с радостной улыбкой на лице: "Да будет воля Твоя! Да будет воля Твоя!"
   "Воистину, — сказал я себе, — продолжая свой путь вдоль светлой линии, — тот, кто поклоняется Отцу как Истинной Сущности своего любимого, уже обрел душу".