Письмо XXXV
1 мая 1915
Однажды ночью, когда умолк шум битвы, и полная луна освещала своими лучами
истоптанную землю, заполненные людьми окопы, по-весеннему нежную зеленую траву и
неброско раскрашенные цветы, я столкнулся лицом к лицу с могущественным
Существом, закутанным в темную мантию. Неторопливой и величественной походкой
двигалось оно вдоль передовых позиций.
Увидев меня, существо остановилось. Остановился и я, пораженный его
грациозностью, высоким ростом и окружающим его ореолом царственности. Его лицо
было скрыто от меня.
— Кто ты, — спросил он, — блуждающий здесь в этот час, как будто погруженный
в раздумья?
— Я — человек, которому о многом надо подумать, ответил я, а этот час более
всего подходит для размышлений.
— И о чём же ты размышляешь?
— О войне — той, что под нами.
— И о чём же ты думал, когда мы встретились?
— Я думал о мире, — сказал я, — и спрашивал себя о том, как можно остановить
эту кровавую бойню.
— Закономерный вопрос, — сказало царственное Существо, — быть может, я смогу
тебе чем-нибудь помочь.
— Почему бы тебе не сбросить свое покрывало? — предложил я. — Я привык видеть
лица тех, с кем разговариваю.
Существо отбросило край мантии, закрывавший его голову, и я увидел лицо,
выражение которого даже затрудняюсь описать. В нем отражались сила и злоба и еще
странная красота, одновременно и недо-, и сверхчеловеческая. На нем как бы
застыли вечная боль и вечная борьба; но в глазах горел огонь воли, поразивший
меня своей силой.
— Кто ты? — спросил я.
— Какая разница, кто я, — ответило Существо. — Я тот, кто пришел, чтобы
разрешить загадку, занимающую твои мысли.
— Но ты не похож на ангела мира, — сказал я, — скорее, ты похож на тех, кто
своими руками еще больше разжигает пожар войны.
— Именно поэтому я и разбираюсь в том, как следует восстанавливать мир. Что
может знать о мире миролюбивое существо? Только воину известен смысл этого
слова.
— Я готов выслушать всё, что ты мне скажешь, — ответил я ему, — поскольку
вижу, что тебе известно кое-что о Законе.
— Я — один из исполнителей Закона, сказал он, — и я знаю, как можно вернуть
мир на Землю.
— Ты расскажешь об этом мне?
— Для этого я и пришел сюда, и для этого встретился с тобой, — ответил он.
— А как ты обо мне узнал?
— Я знаю всех самых сильных тружеников и еще многих из тех, кто менее силен.
Ты из числа сильных.
— То, что ты говоришь, — слишком большая честь для меня, — сказал я, — ведь я
— всего лишь скромный солдат в армии исполнителей Закона.
— Скромность — свойственна великим, — заметил он, пристально глядя мне в
глаза, как будто стараясь определить, какой эффект произвели его слова.
— Кто бы ты ни был, — сказал я, — а я догадываюсь, что существо ты необычное,
знай, что вопрос о моем личном статусе уже давно перестал входить в сферу моих
первостепенных интересов.
— Вот поэтому ты и можешь послужить интересам мира.
— Тогда говори, — попросил я.
Некоторое время он смотрел на меня огненным вопрошающим взглядом, а затем
спросил:
— Ты устал от войны, от трудов войны?
— Меня больше утомляет мое сочувствие к страждущим.
— И ты хотел бы, чтобы они перестали страдать?
— Временами мне кажется, — сказал я скорее сам себе, нежели ему, — что ради
прекращения всех тех ужасов, что творятся там внизу, я с удовольствием отдал бы
свою собственную жизнь.
— Свою жизнь? А что ты имеешь в виду, говоря о собственной жизни?
— Я имею в виду сознание своей свободы и свободу своего сознания.
— Неплохое определение для жизни подобных тебе существ, — отметил мой
собеседник. — Так ты в самом деле готов пожертвовать своей жизнью ради мира?
— С радостью, если, конечно, это действительно сможет спасти мир.
— Такое возможно.
— Тогда не мог бы ты перейти сразу к делу? — потребовал я. — Я чувствую, что
ты собираешься сказать мне что-то важное.
— Что же может быть важнее, — возразил он, — чем принесение в жертву во имя
мира такой жизни, как твоя?
— Продолжай.
— Есть способ, — сказал он, — освободить людей там внизу от дальнейших
страданий, пожертвовав тем, что ты называешь "сознанием свободы и свободой
сознания".
— И вновь я говорю тебе — продолжай.
— В моих силах, — сказал он, подходя всё ближе ко мне, и впиваясь в меня
своими горящими глазами, в моих силах так повлиять на умы людей в сражающихся
армиях, в армиях по обе стороны фронта, что они откажутся продолжать войну друг
с другом.
— И предадут каждый свою родину?
— И восстановят мир, — поправил он меня.
— А какая роль во всем этом будет отведена мне?
— Очень важная роль.
— Ты опять говоришь загадками.
— Что ж, я объясню, — ответил он. — Но чтобы ты понял меня, я должен сначала
рассказать тебе о том, кто я такой. Я — один из тех, кто служит Добру тем, что
противостоит ему, и придает ему тем самым ещё большую силу и активность.
— Так я и подумал. А теперь, можешь ты сказать мне прямо, для чего тебе
понадобился я?
— Я хотел предложить тебе следующее. Если ты действительно хочешь, чтобы эта
бойня прекратилась — а она длится уже достаточно долго, чтобы достичь той цели,
которой служу и я — залить весь мир кровью, причинить ему такие разрушения,
каких не исправить потом и за десять лет созидательного труда, пробудить всю ту
ненависть и все те дурные страсти, что гнездятся в сердце человека — если ты
хочешь, чтобы эта бойня прекратилась, то у меня есть средство, которое может её
прекратить.
— Да, но при чем тут я?
— Я уже давно за тобой наблюдаю, — сказал он, — и вижу, с каким усердием ты
следуешь принципам, данным тебе твоим Учителем.
— Тогда почему ты спросил меня при встрече, кто я такой?
— Только для того, чтобы как-то начать разговор.
— Так, так, — сказал я.
— Я наблюдал за тобой, — повторил он, — и понял, что с твоей силой и твоими
познаниями ты мог бы принести огромную пользу, если бы переменил свои симпатии и
примкнул к нам. Твое сознание свободы возросло бы еще больше.
— Но это сознание свободы было всего лишь моим определением жизни! Я полагал,
что стараясь приспособить свое собственное суждение к ограниченности моего
разума, ты скажешь мне, что потеряв свою жизнь, я обрету ее.
Едва заметная улыбка слегка исказила морщинистое лицо стоявшего передо мною
существа.
— А ты был бы нескучным помощником, сказал он, — подумай еще раз, прежде чем
отказаться от моего предложения.
— Ты предлагаешь мне сделку, — ответил я, — но так и не сказал мне прямо, в
чем же она заключается. А я — старый юрист и потому привык соблюдать
формальности.
Улыбка тут же слетела с лица моего собеседника, и он сказал мне:
— Если ты станешь одним из нас, я остановлю эту войну.
— А ты можешь?
— Могу.
— Как?
— Я тебе уже говорил.
— Но то лекарство, которое ты предлагаешь, — хуже самой болезни, даже если
предположить, — в чем я лично сомневаюсь, — что пациент согласится его
проглотить.
— Значит, ты не согласишься пожертвовать собой, даже если я докажу тебе, что
смогу выполнить свою часть сделки?
— Не соглашусь.
— Значит, на самом-то деле судьба мира тебя мало заботит!
— Ты говоришь как настоящий немецкий пропагандист, — сказал я ему.
— Ты хочешь сказать, что они рассуждают так же логично, как я, — уточнил он.
— Я всегда удивлялся, — ответил я, — в какой это школе они так здорово
освоили такую логику.
— Так ты отказываешься от моего предложения?
— Мне непонятно, почему ты вообще стал тратить на него свое время и силы.
— В любом случае об этом не стоит жалеть, само общение с тобой — это уже
настоящее удовольствие.
— Я уже слышал раньше, что дьявол великий льстец.
— Дьявол просто очень вежлив.
Мы стояли, глядя друг на друга оценивающим взглядом. Он действительно был
интересным объектом для изучения.
Давай забудем на время о том, что у нас разные идеалы и разные цели, сказал
ему я, — и поговорим просто как два разума...
— Равные по своей силе, — вставил он.
— Как два разума, — повторил я. — Скажи мне, почему, стараясь привлечь меня
на свою сторону, ты решил сыграть на моей любви к миру и на моей готовности
пожертвовать собой ради него?
— А на чем еще я мог бы сыграть?
— Но ведь должно же у меня быть какое-то слабое место, какой-то тайный грех,
используя который твой острый ум мог бы попытаться меня пленить.
О, я слишком умен для того, чтобы искушать тебя при помощи твоих скрытых
слабостей, ибо ты полон решимости бороться с ними! Таким способом сбить тебя с
пути невозможно. Только тех, кто недавно встал на этот путь можно без труда
свалить, играя на их недостатках. Но с душами более великими мы боремся,
используя их же добродетели.
— Продолжай, — попросил я, — мне это и в самом деле интересно.
— На земле говорят, — продолжил он, что ободрать кошку можно разными
способами. Так же и нейтрализовывать работников, что служат Учителю, за которым
следуешь и ты сам, тоже можно по-разному. Когда мы не можем сбить работника с
пути при помощи его дурных страстей: его ненависти, злобы, жадности, похоти,
зависти или страха, нам иногда удается ослабить его при помощи его благородных
страстей: его любви, его преданности или готовности к самопожертвованию.
— Благодарю за откровенность, — сказал я. — А теперь мне остается лишь
пожелать тебе спокойной ночи.
И я продолжил свой путь, говоря сам себе вполголоса:
— Воистину, змея — коварнее всех тварей полевых, и человеку нужна вся его
мудрость, чтобы противостоять ей.